Фаталистически-дилемматический
цинично-юмористический психофарс
цинично-юмористический психофарс
А я все еще страдаю тем самым проклятым вопросом о жертве сотни ради спасения тысячи. Дошла уже до ручки. В голову такая дрянь лезет, такой бред, такой фарс, что хоть к психиатру обращайся, или к вам.
Вот. Например. Расскажу вам сказку...Расскажу вам сказку.
Жила была я. Афроамериканка. Так уж получилось - родилась такая, скажем, Тоня Джеферсон, но внутри я – та же. Ну, естественно, я бы пошла учиться, думаю, поступила бы в ВУЗ. Кто знает – может и в Принстон, ведь неграм льготы представляют, а мозги у меня вполне себе европеоидные. Думаю, я бы очень интересовалась историей своего народа, своей расы, я бы в подробностях знала все те испытания, кои выпали на долю моих многострадальных прародителей. Ведь это какой ужас – десятки, много десятков тысяч людей, среди который мои пра-пра-…-прадеды, невинные, никому ничего плохого не сделавшие, никого не захватившие, никуда не покушавшиеся, были схвачены из своих родных мест, где они выросли, среди тропической природы, среди лори и долгопятов, среди бананов и ананасов, были закованы в кандалы, и как животные, под кнутами, влекомы в пасть темных корабельных трюмов. И так до пересадочных пунктов – низких туннелей, ведущих в темные сырые камеры, переполненные такими же рабами, в пещеры пропахшие, пропитанные человеческими отправлениями, куда белые надзиратели брезгуют даже ногой ступать. И страшное долгое трансатлантическое путешествие, которое не все пережили, и невыносимый, адский труд по прибытию, унижение, безнадежность, пожизненное рабство вплоть до собачьей смерти. И все это с теми, благодаря которым я живу. И все это с моим народом, этносом.
Злобные, садистские, эгоистичные белые шовинисты, чуждые к состраданию, миролюбию, сочувствию, на них навсегда останется клеймо позора, исторической несправедливости, в которой они повинны. И я буду смело об этом говорить – а что, ведь это правда, это так и было. И я буду выступать с докладами о тех или иных исторических фактах, связанных с рабством африканских народов в Америках. И буду считать позором для себя, Тони Джеферсон, студентки Принстона – забыть про это, вычеркнуть из истории, наплевать, предав таким образом память отцов…
…но вдруг…
Вдруг я проснулась, раскрыла глаза, и мутным ото сна взором увидела перед собой что-то зеленое. Подсохшие пальмовые листья, крыша плетеной хижины. Надо мною склонилась беззубая вислогрудая старуха, и говорит по замбийски: «Что ты! Нджанга! Что случилось? Приснился кошмар? Что? Кандалы? Кнуты?? Тростниковое поле??? Успокойся, Нджанга, не бойся, это всего лишь сон, не было никаких кандалов, никто не бил твоего дедушку, что ты! Никуда его не увозили! Тебе приснилось, не бойся!» И я вспоминаю, что никакой исторической несправедливости не было, никто не сковывал, не тащил, не бил моих предков, никто не умирал на поле сахарного тростника, мой народ спокойно и мирно жил до настоящего времени в родной Замбии… У-у-у-жас!!! Кошмар!!! Где мой Принстон? Ах, я слышала о нем от американского рейнджера, как бишь его... Тони Джеферсона, охраняющего леопардов в саванне, выпускника Принстона, который к нам иногда заходит с гостинцами… Но погодите, а как же мое общежитие с видом на аллею кампуса? И я никогда не тусовалась на студенческих вечеринках? Мы не выезжали с друзьями в Беверли Хиллз? А где мой ЖК-телевизор? А где панель под него? Так где же мой строгий официальный пиджак, скромный, но очень эффектный при моей фигуре? Боже, почему я такая костлявая? Как я хочу есть!!! Мама-а-а-а-а!!!... Эта вислогрудая шепелявящая старуха и есть моя мама? Какого черта эти казлы не полезли в трюмы? Я же афроамериканка!!!!!!!!
Ну почему эти надменные, горделивые, самовлюбленные белые снобы не могли взять какую-нибудь пару сотен тысяч негров в рабство, чтобы сейчас на Земле жило два десятка миллионов обеспеченных и благоустроенных сытых справедливых, сознательных образованных, либеральных афроамериканцев.