Сегодня в моем подъезде
Повесилась грустная школьница,
И я, вынимая газету,
Стукнулся лбом о туфельки.
Одна из них соскочила,
Пугая эхом пространство.
Горячество маленьких пальцев
Смешило как чукча Вольво.
И я, домой возвратившись,
Подумал, как всем безразлично,
Что в нашем подъезде повесилась
Грустная, грустная школьница.
Повесилась грустная школьница,
И я, вынимая газету,
Стукнулся лбом о туфельки.
Одна из них соскочила,
Пугая эхом пространство.
Горячество маленьких пальцев
Смешило как чукча Вольво.
И я, домой возвратившись,
Подумал, как всем безразлично,
Что в нашем подъезде повесилась
Грустная, грустная школьница.
Это моя любимая песня Лаэртского. Любимая она не потому, что это единственная его песня без матного слова. Любимая она не потому, что я здесь нашла какой-то очень глубокий смысл. Песня, прямо скажем, глупенькая и мало чему нас учит. Любимая она не потому, что красивый вокал, или музыка. Голос у Лаэртского вообще на грани противного.
Наверное, она прекрасна потому, что это единственная известная мне колыбельная о самоубийстве (колыбельные об убийствах я слышала). Наверно, она прекрасна тем, с какой нежностью к девушке поется песня. Нежностью в музыке, в самом голосе, в интонации.
Не знаю я, почему любимая...